***
Пусть это будет берег моря
И ты на берегу, одна,
Где выше радости и горя
Ночного неба тишина.
Года идут, седеет волос,
Бушуют волны подо мной,
Но слышу я один лишь голос
И вижу свет звезды одной.
Все позади – и дни, и ночи,
Где страсть лгала, как лжет молва,
Когда не в те глядел я очи
И говорил не те слова.
Но разве знал иную власть я,
Или не верить я могу,
Что выше счастья и несчастья –
Судьба двоих на берегу.
Растет и крепнет гул простора,
Блестит, несет меня волна,
Живым иль мертвым – скоро, скоро –
На берег вынесет она.
И в час, когда едва заметен
О скалы бьющийся прибой,
В венце из клеветы и сплетен
Я упаду перед тобой.
***
Да, мы горожане. Мы сдохнем под грохот трамвая,
Но мы еще живы. Налей, старикашка, полней!
Мы пьем и смеемся, недобрые тайны скрывая, -
у каждого – тайна, и надо не думать о ней.
Есть время: пустеют ночные кино и театры.
Спят воры и нищие. Спят в сумасшедших домах.
И только в квартирах, где сходят с ума психиатры,
Горит еще свет – потому что им страшно впотьмах.
Уж эти-то знают про многие тайны на свете.
Когда до того беззащитен и слаб человек,
Что рушится все – и мужчины рыдают как дети.
Не бойся, такими ты их не увидишь вовек.
Они горожане. И если бывает им больно –
Ты днем не заметишь. Попробуй взгляни, оглянись:
Ведь это же дети, болельщики матчей футбольных,
Любители гонок, поклонники киноактрис.
Такие мы все – от салона и до жывопырки.
Ты с нами, дружок, мы в обиду тебя не дадим.
Бордели и тюрьмы, пивные, и церкви, и цирки –
Все создали мы, чтобы ты не остался один.
Ты с нами – так пей, чтоб наутро башка загудела.
Париж, как планета, летит по орбите вперед.
Когда мы одни – это наше семейное дело.
Других не касается. С нами оно и умрет.
***
Когда вне всяких утвержденных правил,
Ты стала мне и жизнью и судьбой,
Я гвардию стихов своих составил
И на столе собрал перед собой.
И повелел в слепой своей гордыне,
Любуясь сам их силою земной:
– Идите, воины, берите в плен рабыню,
Чтобы она повелевала мной.
ВОЕННЫЕ КОРРЕСПОНДЕНТЫ
Мы знали всё: дороги отступлений,
Забитые машинами шоссе,
Всю боль и горечь первых поражений,
Все наши беды и печали все.
И нам с овчинку показалось небо
Сквозь «мессершмиттов» яростную тьму,
И тот, кто с нами в это время не был, —
Не стоит и рассказывать тому.
За днями дни. Забыть бы, бога ради,
Солдатских трупов мерзлые холмы,
Забыть, как голодали в Ленинграде
И скольких там не досчитались мы.
Нет, не забыть — и забывать не надо
Ни злобы, ни печали, ничего...
Одно мы знали там, у Ленинграда,
Что никогда не отдадим его.
И если уж газетчиками были,
И звали в бой на недругов лихих,
То с летчиками вместе их бомбили
И с пехотинцами стреляли в них.
И, возвратись в редакцию с рассветом,
Мы спрашивали: живы ли друзья?
Пусть говорить не принято об этом,
Но и в стихах не написать нельзя.
Стихи не для печати. Нам едва ли
Друзьями станут те редактора,
Что даже свиста пули не слыхали, —
А за два года б услыхать пора.
Да будет так. На них мы не в обиде.
Они и ныне, веря в тишину,
За мирными приемниками сидя,
По радио прослушают войну.
Но в час, когда советские знамена
Победа светлым осенит крылом,
Мы, как солдаты, знаем поименно,
Кому за нашим пировать столом.
Август 1943
***
Не для того я побывал в аду,
Над ремеслом спины не разгибая,
Чтобы стихи вела на поводу
Обозная гармошка краснобая.
Нет, я опять на штурм их поведу,
И пусть судьба нам выпадет любая –
Не буду у позорного столба я
Стоять как лжец у века на виду.
Всю жизнь мы воевали за мечту,
И бой еще не кончен. Я сочту
Убожеством не верить в призрак милый.
Он должен жизнью стать. Не трусь, не лги –
И ты увидишь, как течет Занги
И день встает над вражеской могилой.
Февраль, 1944
Волховский фронт
СУДЬБА ДВОИХ...
Песенка
И ты был, друг мой, тоже
Получше, помоложе,
И девушка хотела
Не разлюбить вовек,
И сочинил ты в песне,
Что нет ее прелестней,
И сам тому поверил,
Наивный человек.
Но годы, слава богу,
Проходят понемногу,
Живешь, не ожидаешь
Ни писем, ни вестей.
А за стеною где-то
Поется песня эта
О девушке, о счастье,
О юности твоей.
1939
***
Не плачь, моя милая. Разве ты раньше
не знала,
Что пир наш недолог, что рано приходит
похмелье...
Как в дальнем тумане – и город, и дом у канала,
И темное счастье, и храброе наше веселье.
А если тебе и приснились леса и равнины,
И путник на белой дороге, весь в облаке пыли, –
Забудь, моя милая. Фары проезжей машины
Его – и во сне – лишь на миг для тебя осветили.
1943
КЛЕВЕТНИКАМ
Сыны фантастической фальши
С помесячной вашей зарплатой,
Какой из меня шифровальщик?
Какой из меня соглядатай?
Уж если хотите – я атом
Той самой Советской державы:
Я был и остался солдатом
Ее Вдохновенья и Славы.
Вы – сыщики – знали об этом,
Что, горькое горе изведав,
Я был и остался поэтом,
Когда истребляли поэтов.
В бессмысленной вашей работе,
Лишенной малейшего чувства,
Кого и куда вы зовете,
Внебрачные дети искусства?
Людей моего поколенья,
Когда мы детьми еще были,
Незримо воспитывал Ленин,
И мы этих лет не забыли.
Я слушаю песню чужую, –
Ни слова я в ней не приемлю,
И старые кости сложу я
В мою материнскую землю.
1962
БИТВА
Есть мир
Таких понятий и предметов,
Такого самомненья
Торжество,
Что только
Племя грозное поэтов,
Быть может, в силах
Одолеть его.
1961
***
Сто раз глядели мы в глаза беды
И дожили до лучших дней. И, в общем,
Легко понять, что на судьбу не ропщем,
Как бы сухими выйдя из воды.
Но есть у всех, кто верит в наше братство,
Свой корпус, и дивизия, и полк,
Где мы должны по-прежнему сражаться
И жизнь окончить, выполняя долг.
1964
АННЕ АХМАТОВОЙ
А что, если я Вам стихи сочиню,
На память — подобно кремню и огню, —
На память, которая выше всего,—
А что, коль свершится сие колдовство?
А что, если я Вам скажу напрямик,
Хотя бы как тайну, хотя бы на миг:
Мгновенье — да сбудется воля его!
А что, коль свершится сие колдовство?
Торжественный хор мне поёт в тишине
О том, что таится в кремне и огне.
Вы властью своей пожелали его.
А что, если это моё торжество?
1959
|
